На стороне ребенка

Ребенок в обществе: постоянно действующие факторы, изменения и причины неудач

На картинах прошлого дети почти всегда полностью одеты. Раньше обнажали детское тело только для наказания. Детей не воспринимали как равных. Они часто умирали, и это было почти в порядке вещей. Ребенок долго воспринимался как объект, а не как субъект. Был несовершенным существом, вместилищем злых сил, принужденным быть ангелом.

У ребенка после двух – двух с половиной лет возникает понимание принадлежности себя к полу. Но тема примитивного детского либидо всегда табуировалась.

У девочек половая принадлежность ассоциируется с удовольствием, не зависящим от потребностей, а связанным с желанием. А у мальчиков удовольствие связано с удовлетворением потребности при эрекции пениса.

Попытки нагрузить детей, чтобы «забить» их сексуальность, не дают нужных результатов. Так же, как и сухое изложение биологических терминов на эту тему. Достоинства тела ребенка в нем не воспитывают, эта тема замалчивается.

Кормилицы раньше не налагали запретов, у них дети быстрее развивались.

Автор считает, что ребенку свойственны инцестуозные чувства, которые он при достаточном количестве взрослых вокруг может переносить на не-родителей. Если не переносится, то остается до старости, потом может реализовываться нездорово.

Раньше нужно было на исходе детства исповедоваться сразу во всех грехах и стать взрослым (включиться в жизнь родителей, иметь право голоса).

Если таинство развивает чувство вины – оно преждевременно. Смесь таинства причастия и покаяния тоже нехорошо. Детям часто непонятно, что такое грешить действием (не огорчать старших, а именно грешить против Бога), а что такое «грешить мыслями», вообще недоступно.

У людей есть чувство вины по поводу тела и его потребностей, проявляющихся в отрочестве, – мастурбации. Не нужно объявлять это грехом по отношению к Богу. Получается, что вместо пробуждения к духовной жизни происходит эротизация отношения Бога к ребенку и наоборот

Ребенка считали низшим существом: ему еще только предстоит родиться для жизни духа. Старались подчеркнуть податливость детства и влияние среды на детей. «Латентно порочного» ребенка могла спасти только религия или другие (в других учениях) теории воспитания.

Раньше у отцов было разрешение убивать своих детей. Травмы и раны, изнасилования в семье часто скрывались как семейная тайна.

В литературе ранее ребенок – то хамелеон, приспосабливающийся под окружающих, то жертва общества. Мало кто интересовался сознательным и бессознательным первых лет жизни. Перелом в литературном подходе к ребенку наступил в середине XX века: ребенок как полноценный человек, а не проекция взрослого.

Никто из взрослых не решается быть полностью правдивым по поводу пережитого в детстве.

Ребенок – как сомнамбула (не падает с крыши, пока не проснулся и не осознал, что под ним пустота). Взрослые часто стараются «разбудить» ребенка. Если инициировать его рано – он потеряет свой потенциал.

Культа ребенка не было еще даже в начала XX века.

Сегодня дети заперты в четырех стенах, не могут знакомиться с миром и со своим телом, испытывать опасности и удовольствия. Неограниченная власть взрослого – расизм по отошению к расе детей.

Раньше ребенок, хоть и был заточен в замке для безопасности, имел место (внутренний двор и др.), где все классы перемешивались и давался огромный социальный опыт.

«Ребенку привить настоящий иммунитет против опасностей, угрожающих его психической целостности, может только опыт риска».

Жизненное пространство ребенка сокращается. Раньше дети бедняков находили его везде: и ели с родителями, если подмастерье – то с мастером, и учились у хозяев, и узнавали многое по дороге в школу.

«Путь в школу, проделанный пешком, позволяет детям видеть существующий вокруг них мир. Благодаря этому они больше прислушиваются к словам учителя. Они хотят учиться, они больше уважают книги».

У детей в деревне меньше запретов, больше физической нагрузки. Дорога в школу показывает мир. Наблюдения из транспорта почти ничего не дают: это как «путешествия» в телевизоре.

Переизбыток безопасности увеличивает тягу к риску (а он нужен для ощущения себя «живым» и «значительным»). Если человек не рискует, он утрачивает либидо. Но риск должен быть не ради прихоти, а ради выживания.

Внутри касты жизнь познавалась через совместную со взрослыми деятельность. Со временем образование стало таким, что люди, обучающие других, никогда не испытывали того, чему учили. Культура – «это встреча с людьми, которые переживают то, чему учат».

Изучение пространства – это приучение к риску. Сегодня от риска больше зашищенности юридической, но не жизненной. Опасность не понимается ребенком, он думает, что она сводится к наказанию. Ребенку все меньше говорят об опасностях, обращаясь с ним, как с вещью, которую оберегают молча.

 Если показать, что на взрослых действуют те же законы (электричество и др.), то ребенок лучше усваивает.

«Воспитывать ребенка – это значит информировать его заранее о том, что ему докажет опыт».

Лишать опасных игр – подталкивать ребенка к риску в жизни.

Стали прятать смерть от ребенка, а это важный опыт. Дети не так ее боятся.

Ребенок от рождения самостоятельная личность. Для него важнее всего не материальные блага, а понимание, терпимость, уважительность.

Ребенок – не взрослый в миниатюре, мозг и нервная система его более чувствительны и более пластичны. Исследования доказывают, что потенциал ребенка больше, чем принято думать.

Дети понимают гораздо больше, чем кажется. Если им объяснять что-то с полугода, то многие вещи переносятся легче.

Большинство экспериментов над детьми негуманны психологически: ребенку не объясняют, что делают, а подчиняют воле взрослого. Экспериментальная психология прикрывается тем, что даже если и есть вред, то результаты принесут пользу в будущем. Искусственность условий и само присутствие наблюдающего часто искажают результаты. Изучение поведения, или гормонов, или интеллекта ребенка – это только часть всей картины. Важно еще знать, что ребенок при этом чувствует.

Отношение родителей к детям изучается, но детей к родителям – нет.

Если тело ребенка сегодня не может выражать себя с полнотой, это компенсируется свободой в выдуманных мирах компьютера. В нем есть польза, но удовольствие от игр – только от умственной деятельности, чувства не задействованы. Чем больше функций у игрушек, тем меньше ребенок их любит.

Игры – подготовительные упражнения, тренировка взрослой деятельности.

Компьютерные игры этого не дают.

При переизбытке игрушек их ценность теряется, игровые отношения скудны и кончаются ссорами. Стратегические игры не могут заменить партнера.

Обучение направлено только на интеллектуальное совершенствование.

Во всех живет первобытный страх, что любой может оказаться врагом. Все дети жестоки. Если остаются такими и во взрослом возрасте, значит, ребенок не нашел возможности сублимировать это в допустимой деятельности.

Любой ребенок – это воплощенное желание. Если не родителей, то собственного желания жить. Часто ожидаемые дети не так жизнеспособны, как те, что появляются неожиданно только за счет своей витальной силы.

В ребенке еще есть потенциал, он – любовь среди нас.

Общество имеет ряд карательных мер по отношению к детям, потому что оно боится гениальности ребенка – не художественной, а выраженной в мощном желании, мощном либидо, более свободном.

Попечение взрослого деформирует ребенка (хочет того родитель или нет). Чтобы улучшить ситуацию, нужно, чтобы ребенок перестал быть для взрослого средством самоутверждения. Цели взрослого должны быть во взрослом обществе, а ребенку просто не нужно мешать становиться самим собой.

Общество сопротивляется попыткам изменить положение детей в нем. Считает, что все должно быть запрограммировано, свобода его пугает. Молодежь ставит под сомнение ценности, одобренные системой.

Опека сегодня чрезмерна: изоляция от мира в вымышленном пространстве. В странах «третьего мира» отношения со взрослыми, участие в жизни общества и инициация придают ребенку ценность взрослого.

Современным детям не хватает инициации (прохождения через искусственный кризис, чтобы показать силу и вступить в мир взрослых). Школа не готовит к жизни, не дает ориентиров, общество не прививает интереса к жизни в нем.

При болезни часто «назначают» виновными других людей или объекты. В индустриальных обществах культ размытого чувства вины. Современный человек путает чувство вины с чувством ответственности. Медицина напоминает древних знахарей: «болезнь от нехватки калия» звучит так же, как «болезнь от сглаза», – называется только одна отдаленная причина из множества.

Явные жестокости и неприятности детства изучаются и описываются, но потенциал, эмоциональная нагрузка, медиумический дар, отношения с силами природы не изучаются. Всегда акцентируют незрелость ребенка, а не его потенциал.

Ребенок постоянно воссоздает мифологию, это для него реальность. Взрослый же не принимает этого, если не видит пользы для своей реальности.

Стоит вопрос о выживании ребенка (психологически), к чему приводит «защищенное детство», т. е., по сути, нездоровое детство. Он все еще принадлежит к низшей расе. Ребенка не признают равным (помогают физически, но не относятся с уважением). Связь поколений прервана (если ребенка не уважают и не признают в нем потенциал, он потом относится так же к старшим, когда вырастает).

Языковое существо

В 50-х годах XX века общество не признавало, что речь формируется с самого начала жизни.

Психоанализ, созданный автором, явился просто подтверждением детской и женской интуиции. В детстве автор, занимаясь с младшим братом и видя таланты старшего, поняла, что «дети стоят у истоков знания. Они задают настоящие вопросы. Они ищут ответы, которых нет у взрослых». «Может быть, если бы все эти люди кричали или плакали, им бы не нужны были лекарства». Занялась психоанализом и медициной, а когда работала в больнице, вызывала насмешки коллег тем, что разговаривала с маленькими детьми. Практика показала, что дети ее понимали, хотя сами еще не владели речью.

Заметила, что некоторые расстройства в детях из-за родителей. Рекомендовала родителям тоже идти к психотерапевтам.

Нынешние школы не соответствуют потребностям детей. Определили «норму» и отсекают все, что ей не соответствует. Психоаналитическое лечение – помочь выразить в словах то, что переживает человек. Если мать умеет выразить свое беспокойство словами, это меньше травмирует ребенка, он чувствует себя лучше.

Ребенок самовыражается, если позволить ему выбирать средство коммуникации (например, рисование). Часто соматическое состояние ребенка – отражение того, что он получает в семье. Младенец может сообщать о комфорте или дискомфорте посредством пищеварительного тракта.

Объяснение прошлого – работа психоаналитика. А настоящее – работа родителей, врача и самого ребенка. У психоанализа может быть терапевтический эффект, но это не гарантировано. Длительный психоанализ может дать результат уже в потомстве человека. А результат психотерапии такой, какой есть в момент получения.

Многие призывают отказаться от психоанализа Фрейда, от эдипова комплекса, выстроить между родителями и детьми менее напряженные отношения. Претензии на устранение страдания – опасная ловушка. «Вся география объясняется тем, что творится в недрах. А психоанализ высвечивает «человеческие недра».

Никогда не узнать, где кроется начало инцестуозного желания. Но, осознав его, человек может не идти по этому пути.

Если бессознательное не выражает себя, то это делает тело.

Дети интуитивно улавливают суть сказанного, даже не зная грамматики (как растения, по результатам экспериментов, понимают, что с ними собираются делать). Ребенок распознает правду эмоционального общения.

Проявление физической агрессии взрослого к ребенку означает отсутствие языковой связи. Ребенок может стать жестоким, если у него не было связи со взрослым с самого начала.

Взрослые подавляют в себе ребенка и не дают ребенку быть самим собой. Тем, кто смог сохранить в себе ребенка, удается продвинуться вперед (но в обществе их часто называют безумцами).

После курса психоаналитического лечения человек может увидеть дистанцию между «я» в прошлом и «я» в настоящем. Но полностью освободиться от травм внутриутробной жизни мы не можем. В каждом заключены воспоминания предков, никто не рождается «чистой доской».

Каждый брошенный ребенок – пленник тайны своего рода, эдипов комплекс у него не может разрешиться. Он боится влюбиться в сестру, находится под давлением табу инцеста.

Даже если дородовых и родовых травм не было, переход в родах – это инициация, часто жизнь проходит так же, как роды. Многие матери, рожавшие во времена, когда не было мониторинга, говорили, что как дети рождались, так же они проходили через подростковый возраст. Люди, чье рождение прошло легче обычного, идут навстречу изменениям в жизни с бессознательной уверенностью.

Роддома, разлучающие ребенка с матерью, наносят большой ущерб: не сохраняется нужная связь. Так же, как ясли и детсад с двух лет (где не считаются с ритмом и выбором ребенка).

В школе дети программируются, как машины. Те, кто адаптируется в детстве, мало чего достигают во взрослом возрасте. А маргиналы достигают независимости.

В детях развивают тревогу соревновательностью, подгоняют, ставят временные рамки.

В подростковом возрасте нужно преодолевать регрессию симбиоза с родителями – только так возможно взросление. Дом родителей становится «гостиницей», если же там плохо, то они бегут.

Умиление детенышами животных переносит людей в собственную эпоху беззащитности, невинности, неумения критиковать себя. (Алкоголь приводит к тому же отсутствию критики, поэтому популярен).

Важно дать понять ребенку, даже если зачатие казалось источником проблем, что потом ему стали рады, что он является продолжением перекрестившихся историй и продолжателем своего рода.

Автор поддерживает теорию, что потребность в любви предшествует потребности в питании: «физический контакт обретает смысл только при контакте сердечном».

Креативность – результат подавления желаний (если оно проходит в эмоционально благоприятной атмосфере). Желание не обязательно должно быть удовлетворено, но обязательно объяснено. «Любая культура – это продукт перемещения объекта желания или перемещения самого желания на другой объект». «Если желание всегда удовлетворяется, это означает смерть желания». Иногда вместо удовлетворения можно говорить о предмете желания и противопоставлять ему желания других.

Детей осыпают лестью, но порабощают: то отгораживают от мира, то эксплуатируют. «Ребенок не стремится узнать будущее; он его делает, создает это будущее. Он неосторожен. Он не готовит путей для отступления». Ребенок несет в себе будущего взрослого, но не старается его познать.

Многие врачи рекомендуют отлучать ребенка от груди в первые месяцы. Это наносит вред. Для младенца очень важен телесный контакт с матерью. Врачи должны помогать установлению отношений между матерью и младенцем, а не подчинять каким бы то ни было теориям.

Важны языковые отношения. Буквально с утробного развития даже мысленный разговор понимается ребенком. И младенцы слышат и понимают то, что им говорят, и помнят это.

У людей есть привязанность между кормильцами и детьми. Межличностное общение у людей важнее телесной гармонии. Разлучением после родов матери и ребенка естественное общение фальсифицируется. Это навязано матерям медиками, ребенок после рождения оказывается принадлежащим науке, а не собственной матери. Отцы становятся еще менее важны. Это отдаление от родителей служит потере идентичности.

Отказ в выполнении желаний дает ребенку возможность осознать себя и превратиться в индивидуума. Начиная говорить «нет» тому, от которого до сих пор был полностью зависим, он начинает освобождаться от зависимости. Но рано разлученный с матерью ребенок входит в регрессию. Если в первые дни жизни ребенком занимаются разные люди, он теряет ориентиры.

Ребенок не понимает языка, но понимает эмоции и отношения. Иногда он подстраивается, следуя воле родителей, делая то, что выбивает его из его искренности или его ритма. Места для социализации нужны, но нельзя выбивать детей из их собственного ритма. Обращение с ребенком без уважения к нему приводит к отчуждению.

Оригинальность маргинализируется, непослушание записывается в патологию или отклонения.

В школе подавляются естественные проявления детей. Хвалят трусов и конформистов. Среди «умственно отсталых» пропадает много одаренных детей. Они просто нестандартны, им нужны любовь и принятие, чтобы они выразили себя.

Другая крайность – когда с младенцами разговаривают сразу, как со взрослыми. Или когда просят сделать что-то «ради родителя».

Чтобы обучить, можно говорить не ребенку, но при ребенке. Послушные ученики становятся чиновниками, а непослушные (сохранившие индивидуальность) – маргиналами или вдохновителями, руководителями предприятий.

Часто апатичные дети – просто скрывающие свою суть от наблюдения. Раскрываются при помещении в другую среду, далеко от родителей и воспитателей, наблюдающих за ними. Учитель должен стараться увлечь, но если ребенок увлекается чем-то другим, не мешать, позволить ему быть автономным.

Ребенку необходимо пройти определенные символические этапы, иначе он будет возвращаться и проходить их заново. Если родитель упустил развитие языковых отношений, он может наверстать это, но нужно предупредить ребенка и делать это при помощи психоаналитиков.

Наверстывание отношений должно происходить на должном языковом уровне. Физическое наверстывание (ласкание, как младенца) в другом возрасте будет выглядеть как эротизация.

Ребенок не закрепляет супружеские союзы, но усиливает то, что есть в отношениях изначально. Для полноценного развития ребенок должен быть не в центре отношений между родителями, а на периферии.

Иногда роли меняются, дети становятся «родителями» своим родителям, это приносит страдания.

При разводе родителей детей травмирует смена обстановки и то, что с ними не говорят о разводе. В школе это тоже не изучается. Дети хотели бы, чтобы с ними об этом говорили, о разводе предупреждали.

Сегодня государство может по доносу «похитить» ребенка – особенно в северных странах. Очень редко это действительно во благо ребенка. А с маленькими детьми почти никогда. Только истязателям нельзя возвращать детей.

Пара отец-мать – базовая ячейка для ребенка.

Результат воспитания государством – дети, лишенные индивидуальности, отрезанные от своей истории. Для ребенка важны взрослые, способные развеять его тревогу. Нужно словесно готовить его к тому, что кто-то, кроме матери, будет заботиться о нем (говорить об этом с первых месяцев).

Если родительская любовь проникнута собственничеством, то она препятствует развитию ребенка. Родители должны сохранять желания и цели, бывшие до родительства. Иначе они фиксируются на ребенке, а это приводит к комплексу Эдипа (по Фрейду).

Образование сегодня не дает знаний, а дает умения, основано на соревновательности.

На ребенка воздействует то, что в психоанализе называют «генетической солидарностью»: считывание телом страданий его матери во время беременности им. Эмоциональное наследство передается. У многих болезней этическое происхождение. Но на моральные страдания ребенка часто не обращают внимания. Любой опыт может оставить следы. Некоторые в детстве предпочитают болеть, а не стать здоровыми правонарушителями в будущем.

Если скрывать тайну рождения, то ребенок будто не рождается по-настоящему и может быть отстающим.

Почти все сферы жизни ребенка зависят от языкового общения с близким взрослым, от эмоциональной сферы.

Наблюдения за ребенком должны быть незаметными, потому что могут повлиять на его способность символично выражаться. Родители часто неправильно трактуют то, что видят в детях. Из физической схожести делают вывод о другой похожести, не понимают, чего ждать от ребенка.

Депрессивность родителя и жалобы на неудавшуюся жизнь – садизм по отношению к ребенку: подрывает его жизненные силы. Ребенка нужно учить критически относиться к окружающему и вселять в него уверенность. Не нужно утаивать болезнь или смерть, чтобы было видно, что болезнь не трогает любовь близкого, а только физическое тело.

Моральный обман (отец, бросивший мать без средств к существованию) гораздо страшнее для ребенка, чем даже смертельная болезнь.

Слабый в семье приносит пользу: за его счет другие возвышаются и имеют возможность ему помогать. Все играют в любой группе определенные роли, это необходимо для равновесия, которое часто существует за счет того, кто играет роль жертвы.

После психоанализа человек становится менее чувствителен к фрустрациям, ущемления детства не влияют на него так, как раньше.

Утопии на завтра

Воспитание должно прояснять значение родственности, права и законы о родителях, браке, усыновлении.

Из школы делают стадо – всех уравнивают. Законы пунктуальности и дисциплины порой жестоки. Если детям неинтересно, их не заставить быть внимательными.

Власти боятся молодежи. Поэтому устраняют нестандартных людей и таланты.

Автор считает, что государственную школу нельзя сделать «более гуманной» (как нельзя сделать гуманной войну). Нужно менять систему образования или хотя бы отложить поступление туда ребенка, образование должно быть на выбор. А экзамены сдавать по мере готовности. Одинаковые требования для всех детей – это негуманно. Если давать детям учить то, что им нравится, дети будут развиваться.

До 10 лет у ребенка особое желание познать определенные вещи. Людям необходимо концентрировать энергию для достижения цели.

Учить молодых защищать себя и выражать свои мысли и мнения. Сначала развивать физическую деятельность, умение общаться, только потом – интеллектуальную. Общество тратит силы зря, вовремя не реализуя заложенное в ребенке.

Лишенные в детстве языковой связи со взрослыми становятся агрессивными подростками. Детям из семей, где ими не занимаются, лучше бы находиться больше в школе с воспитателями. Автор предлагает создать школы гостиничного типа (чтобы, если ребенок хочет, мог проводить там много времени и оставаться на ночь). Это помогло бы и семейным парам обрести больше спокойствия.

Нуклеарная семья (мама, папа и один-два ребенка) – продукт XX века. Слишком много запретов для ребенка. При том, что вроде бы общество и помогает детям – но предлагает уже готовые модели жизни и поведения.

Дети с отставанием помещены в лечебницы, не имея оттуда выхода и не приобщенные ни к какой деятельности. Если бы их на выходные брали семьи для помощи по хозяйству, это было бы хорошо для всех.

Дети зависимы от взрослых и редко говорят правду, а взрослые не готовы ее слышать.

Вопросы денег должны обсуждаться в школе. Нужно разрешить детям зарабатывать, финансово поощрять хорошее обучение, разрешить студентам подрабатывать для оплаты учебы. Научить детей платить хотя бы символически, чем могут (марки, маленькие монетки). Это раскрепощает желание: платят за то, чего действительно хотят.

Возможность зарабатывать в детстве научит жить и общаться не только в семье.

Детей обязательно учить самостоятельности годам к четырнадцати. Окончание обязательного образования и совершеннолетия должно совпадать.

Учить быть родителями бесполезно: готовность быть им наступает, когда человек может взять ответственность за другого.

Больше привлекать к воспитанию стариков. Автор считает, что государство могло бы помогать материально женщинам, которые сами воспитывают детей.

Избирателям-родителям должны даваться дополнительные голоса, по мнению автора, в соответствии с количеством детей у них. Ребенку нужен совещательный голос в принятии важных решений на всех уровнях. Опыт участия детей в совете показал, что они делали более разумные и гуманные изменения, чем взрослые депутаты.

Постепенная революция

Единственный способ помогать детям – быть собой, не стесняться незнания. Взрослым нужно слушать детей, а не стараться ими управлять. Самое важное в формировании личности решается до 4 лет. Изоляция от матери в этом возрасте может привести к плохим последствиям.

Ребенок в утробе матери способен обучаться и воспитываться. Плод слышит, когда с ним разговаривают, и «слышит» материнские мысли. Дети, с которыми говорили, когда они были в утробе, меньше подвержены тревоге и лучше развиты физически.

Ненасильственное родовспоможение включает в себя то, чтобы к ребенку сразу обращались, говорили с ним. Важно, чтобы ребенок знал, что родился от любви, даже если потом пара родителей распалась.

Детей с психическими нарушениями другие дети не боятся. Аутизм не врожденное заболевание, это реакция на какое-то испытание, часто связанное с самоидентификацией. Количество случаев аутизма выросло при увеличении родов в роддомах. Если обрываются связи младенца с тем, кто ему дорог, то он уходит в себя, или расстройство проявляется в физических недомоганиях. Физически брошенный ребенок выживает, но психически болеет. Брошенному ребенку нужно объяснить его истоки.

Многие матери не знают, что новорожденные способны понимать речь. Когда узнают, их отношения с ребенком меняются.

Важно, чтобы разновозрастные дети были в среде ровесников, чтобы не идентифицировать себя с младшими. С детьми нужно говорить о нуждах их тел, учить любить чистоту и красоту, уметь обслуживать себя – и только потом «классы». На одного преподавателя в детсаду должно быть не больше 6 детей, занятия не больше 20 минут.

При ребенке нельзя называть его в третьем лице, как неодушевленный объект.

Автор считает, что должны быть адаптационные дома, куда бы приходили родители с детьми, прежде чем ребенка помещать в детсад. В таком доме ребенку все объяснят и расскажут, куда и почему уходит мама. Таким детям потом в яслях не нужна адаптация.

Родителям хорошо показывать их собственнические и фрустрирующие тенденции в поведении по отношению к детям – без осуждения.

Иногда дети воплощают невоплощенные родительские фрустрации. Если родитель осознает травму, которую пережил в детстве, дает выход эмоциям в присутствии ребенка с похожей проблемой, то ребенку становится легче, ему тоже разрешено проживание негативных эмоций.

Ребенок действует в унисон с настроением, которое выражается в произнесенных рядом словах, может даже почувствовать аборт, который делает его мать, и ассоциировать себя с ситуацией, думая, что мать вообще не хочет детей.

Существует что-то вроде памяти предков: при работе психоаналитика у ребенка в сфере бессознательного выявляется то, что произошло в жизни матери. Все, что не проговаривается, «записывается» и отражается в языке тела. Чем раньше начат психоанализ, тем меньше необратимости. Пока это не выражено, оно хранится и передается потомкам энергетически.

Чувство вины мешает выразить свои переживания.

Родители часто не понимают действий детей, которыми они что-то выражают, и запрещают их (воспринимая как мании, тики, капризы и глупости).

Когда ребенка уважают с младенчества, он обретает чувство собственного достоинства.

Нагота родителей – даже если любая другая воспринимается нормально – подавляет.

Кроме внешних моментов уважения, важно дать ребенку модель и возможность ей не следовать. При социализации ребенка важно учитывать уровень, на котором он находится. Ребенок примет только те правила, которые входят в согласие с его натурой.

Если телесный отрыв происходит в одностороннем порядке (мать перестает кормить, но продолжает зацеловывать), то ребенок это не принимает. Нужно, чтобы обоюдное общение перешло на языковой уровень.

Во избежание педофилии родителям нужно хорошо относиться к своим детям, но давать им свободу развиваться самостоятельно, не делать из ребенка фетиш.

Те родители, кто страдает сам от страхов и невоплощенных желаний, нетерпимы к радостям и горестям своих детей. Язык позволяет выражать желания – даже не совместимые с общественными законами.

Родитель должен давать независимость ребенку, показывая и свою автономность.

Если ребенок подготовлен к опасностям будущего общения (предательства в отношениях и др.), то он не пойдет на поводу чисто физических желаний. Ценность жизненных принципов и взаимопомощи создает моральное здоровье детей и подростков. Нужно обязательно помогать людям до 16 и после 55 – без снисхождения и унижения. В современном обществе гарантирована помощь только в случае болезни – это делает болезнь удобной «пристанью».

Безумие бывает передано ребенку от родителей (их невыраженных давних проблем), которые внешне здоровы. Осознание делает страдание выносимым. Если оно не вылечено, то становится удовольствием, так как это – воплощение матери. Ребенок становится первым ее психотерапевтом, но одновременно и жертвой. Если к детям относятся садистски, то часто для ухода от собственных страданий.

Психоанализ открыл, что в 6-7 лет происходит торможение того, что переживается в детстве, отталкивание этого к другому, более зрелому возрасту.

Тело ребенка представляет историю родителей, выраженную при помощи своего собственного языка. Когда проблемы вербализированы, они снимаются с тела.

«Правильно принять младенца – это прежде всего выразить уважение к его желанию прийти в этот мир, а значит – принять его таким, какой он есть». Каждый ребенок трансформирует свое окружение, даже с риском смерти. Если нет свободы распоряжаться этим, значит, жизнь его принадлежит другим.